Реклама в Интернете
Альманах Курносая
"Я к Курносой красотке не слишком спешил"
Жорж Брассанс

   ПУБЛИЦИСТИКА, ПРОЗА, ПОЭЗИЯ.

Выпуск #25

ОСОБЕННОСТИ СОВРЕМЕННОГО ЧЕРНОГО ЮМОРА В КИНЕМАТОГРАФЕ


Из конкурсной программы ХХ Московского фестиваля в фонды ОРТ перекочевали немецкий фильм "Достучаться до небес", а на видеоприлавках появилась лицензионная английская "Братва". Несмотря на жанровые различия и поправки на региональный колорит, оба фильма свидетельствуют о том, что "тарантиномания", уже собравшая обильный урожай в Америке, успешно приживается и в Европе.


Очевидцы утверждают, что визит самого Тарантино в Лондон больше всего напоминал ранние концерты "Битлов" - перекрытые улицы, конная полиция, перевернутые автомобили и виновник торжества, пробирающийся на сцену через служебный ход.
(...)
Третья и самая трудноуловимая черта "эффекта Тарантино" в полном объеме проявилась, лишь когда за дело взялись его многочисленные эпигоны.
Условно говоря, эта черта заключается в новой амплитуде эксцентрики. То есть смещения от привычного центра. На уровне морали - конфликт плохого с худшим. На уровне повествования - нелинейное движение времени, когда события и герои движутся, будто повинуясь правилам ускоренной видеоперемотки. На уровне характера - свирепая клоунада, в которой раскавычивается фраза "гангстер - тоже человек" и бандюганы на поверку оказываются обаятельными неврастениками. И наконец, на уровне авторского взгляда -- многослойная ирония, сводящаяся в конце концов к тому, что прав не тот, кто прав, а тот, кто выжил.
(...)
В традиционной комедии зрители смеялись, когда герой поскальзывался на банановой кожуре и растягивался на тротуаре. Если при этом он сбивал с ног какого-нибудь прохожего, зал хохотал еще пуще. После Тарантино зрители смеются, когда герой, споткнувшись, выстреливает по окружающим обойму. Лучше две. В "Братве" так и происходит, однако от слишком похожей копии картину спасает выраженное, хотя и несколько школярское, чувство черного юмора.
Именно этого чувства не хватило режиссеру немецкого фильма "Достучаться до небес" Томасу Яну. Завязка у него лихая - в больничной палате встречаются два пациента. Один с прогрессирующей опухолью мозга, другой - с костным раком. Выяснив, что тихоня Руди никогда в жизни не видел моря, Мартин решает напоследок устроить приятелю прогулку. По иронии судьбы угнанный ими автомобиль принадлежит курьерам мафии. За приятелями начинается охота, но все кончается благополучно, за исключением того, что, добравшись до моря, Мартин умирает...
По существу драматургический ход в обоих фильмах похож. Забавные и опасные приключения случаются с героями, обреченными на смерть. Разница только в том, что английский "пацан" приговорен бандитским судом, а немецкие беглецы -- медицинским диагнозом (над тарантиновским Винсентом Вегой мы тоже потешались уже после того, как он схлопотал пулю, зачитавшись в уборной). Понятно, что смеховые акценты в столкновении "мертвого сейчас" и "мертвого потом" сильно расширяются. Если герой все равно погибнет, какая разница, сколько народу он прихватит с собой.
(...)
Расцветший черным цветком "новый русский юмор" тоже во многом "подтарантинен" - рассказывая анекдоты про "бантиков", мы подспудно знаем, что "бантиков" периодически убивают.
И все-таки фокус Тарантино куда изощреннее, чем простая ревизия жанра, пересмотр "формулы" или изобретение новых героев. Культура в нем перегнала реальность, а потом вернулась обратно. Войти в нее просто. А выйти, как выясняется, почти невозможно.

---

Перепечатано с сокращениями из «КоммерсантЪ-Daily» 07 Августа 1997 г. Оригинальное название и имя автора текста у меня не сохранились, потому что я и не думал, что буду печатать этот текст на своем сайте. Однако теперь, открывая на нем раздел «Черного юмора» (и с двухгодичным опозданием посмотрев из «фондов ОРТ» фильм «Достучаться до небес»), я извлек этот блестящий текст из своего архива.

НЕВИННЫЕ МЕМУАРЫ


Рок-группа "Крематорий" - один из важнейших современных столпов песенной поэзии на тему смерти. Интервью с главным человеком в группе - Арменом Григоряном составило девятый выпуск "Курносой". Затем "Курносая" рецензировала первый мультимедийный диск "Крематория". И вот в настоящем выпуске - как бы завершение трилогии: мемуары Виктора Троегубова, одно время претендовавшего на роль второго человека в команде. Его песня "Винные мемуары" дала название первому магнитальбому "Крематория", записанному в 1983 году. Она же оказалась тем хитом, который впоследствии вошел в "Двойной альбом" - альбом в жанре "The best", выпущенный к десятилетнему юбилею группы. Предлагаемая вам заметка тоже написана к десятилетнему юбилею группы и по поводу выбора названия для нее, вероятно, раздумывать Троегубову долго не пришлось. - Андрей Травин.


НЕВИННЫЕ МЕМУАРЫ
или приватная история группы "Крематорий"


Виктор Троегубов. Перепечатано со страницы ценителей творчества рок-группы "Крематорий" - с разрешения ее вебмастера Славы.

Как мы познакомились.


Мы встретились 1 сентября 1977 года, что совпало с первым (и единственном в том году) посещением занятий первого, курса радиофака МАИ. В течении стартовых 10 минут семинара по некоему предмету (что-то физико-математическое) я убедился, что поступил в институт, не имеющий никакого пересечения с моими жизненными интересами. Естественное желание найти причину покинуть данное помещение заставило меня оглядеться по сторонам, и...на такой же как у меня последней парте соседнего ряда я увидел наблюдавшего за мной человека, взгляд которого чем-то смахивал на мой. В месте мы нашли замечательно-банальный предлог выйти проветриться и больше в 1977 году (прошу прощения за повтор) нас там не видали.


Армен Григорян образца 1977 года в отличие от моей сосулькообразной блондинистости был чернокудряв (как, впрочем, ему и положено) и своей ныне вездесущей шляпы еще не носил.
Первый же наш разговор, значительное место в котором занимал сейшеновый сленг и прочая атрибутика того алкогольно-пафосного момента нашей истории, прояснил каждому аналогию интересов и времяпровождения. Мы уже на школьной (пока танцевальной) сцене вкусили запретных плодов рок-н-ролла , и обратной дороги быть уже не могло.


АТМОСФЕРНОЕ ДАВЛЕНИЕ


Те, кто хоть раз слышал о сети маивских общаг и о существовании легендарного "Пиночета" (пиво напротив к \ т "Чайка"), не будут гадать с трех раз, чем мы занимались несколько ближайших лет, в течении которых имели место академки, выговоры и прочая...


Типовое времяпрепровождение включало обязательное утреннее пивко с тогда еще не отошедшими от наших берегов креветками, дневной портвейн и вечернюю альтернативу: своя репетиция - чей-то сейшак, Армен играл тогда на басе в хард-рок группе с суровым названием "Атмосферное давление", моя тогдашняя команда носила не менее колоритное имя - «Монстры».


Как-то Армен позвонил по объявлению из "Рекламного приложения" и...мы с ним стали компаньонами, закупив комплект самопального аппарата, причем недостаток средств на приобретение пришлось добывать почти кинематографическим приемом: недостающую сумму мы выиграли в рулетку.


Эта коммерческая акция предопределила мое присоединение к "Атмосферному давлению", куда кроме Армена (бас, вокал) и меня (12-струнка, вокал) входил гитарист Джон Хомяков и барабанщик Александр Севастьянов. Позже Джон перманентно участвовал в записи "Иллюзорного мира"(86 г.) и "Комы"(88 г.), а так же несколько раз появлялся в составе "Крематория" на сцене Александр Севастьянов записывал бонги на альбоме "Крематорий-2"(84 г.) и ударные на альбоме "Иллюзорный мир".

Репертуар "Атмосферного давления" (собственного производства) включал англоязычные композиции в стиле модернезированного "Black Sabbath", разбавленные классическими poк-xитами (Jumpin Jack Flash, I - Saw Here Standing There; Soldier of Fortune, Pandora Вох, еtс.) и несколькими образцами отечественной рок-музыки, так необходимыми просыпающемуся национальному рок-сознанию. Кроме пары вещей "Машины времени" (наличие песен Макаревича в репертуаре тогдашних групп, было стандартным) у "Атмосферки" был свой конек - три вещи незаслуженно забытых ныне "Оловянных солдатиков", в них мы с Арменом впервые почувствовали силу нашего двухголосия.

Вообще, наши музыкальные пристрастия были во многом типичны для того времени. В ряду любимых нами Beetles, Deep Purple, Grand Funk и других команд я наиболее выделял Led Zeppelin, Rolling Stones, Slade; Apмeн - Black Sabbath, Hendrix'a, T.Rex.


Совковых команд было немного. Из Москвы наиболее интересными для себя считали "Високоску", тех же "Оловянных солдатиков", чуть позже - "Воскресение". Питерцев мы тогда не знали - кроме залетных "Мифов" и попавшей к нам совершенно случайно катушки Юрия Морозова, добитой почему-то концертом Ильченко (что выяснилось пару лет спустя).
А пока мы выступали на любых доступных площадках: на концертах в ДК различных институтов и на свадьбах, на выпускных вечерах и просто танцах.


ПЕРВЫЙ БЛИН


Первое публичное выступление "Крематория", вернее, группы, называвшейся совсем по другому, но уже исполнявшей первые "крематорские" опыты, произошло в рамках фестиваля искусств МАИ "Студенческая весна". Мы попали туда еще и потому, что знакомый комсомольский функционер Валера Рождественский посоветовал нам с Арменом попытаться получить стипендию обходным путем - посредством участия в этом фестивале. Мы решили попробовать, но, поверьте, основной козырь был не материален.

Дело в том, что внутри "Атмосферного давления" вызрело новое дитя - совместные с Арменом песни-зарисовки, иллюстрировавшие наш бесшабашный быт. Эти вещи (акустические гитары, губная гармошка, флейта и два голоса) мы уже пели друзьям на наших сборищах (читай - пьянках), и вдруг появилась реальная возможность выдвинуться в один из лучших в Москве тысячных залов.

Упоминавшийся уже барабанщик и гитарист наши новые опусы не приветствовали, поэтому мы решили задействовать людей со стороны. Ими стали: совершенно задвинутый альтист Дима Плетнев (кликуха Альтист Данилов), то ли выгнанный, то ли ушедший с третьего курса училища при консерватории (подробней о нем читай дальше), и наш с Арменом соученик и собутыльник Андрей Пустовой, обладающий феноменальной семейной способностью расслаблять фаланги пальцев и выстукивать ими совершенно невообразимые ритмические рисунки. Любой, кто когда-либо видел, как он это делает, сразу принимался размахивать руками, пытаясь изобразить что-то подобное.

Но по порядку: мы с Арменом заявились в комитет ВЛКСМ и сообщили о своем желании выступить на фестивале. Предложение было воспринято весьма благосклонно, но слова о том, что мы исполняем свои собственные песни, вызвали шок, нам тогда непонятный. Короче, после недельных мытарств с переделкой текстов наш репертуар отрубили на контрольном прогоне.
Было заявлено, что нам лучше играть инструментальную музыку.

Поэтому выступили мы всего с двумя песнями (плюс два инструментала). В первом отделении того же концерта, являвшимся спектаклем студенческого театра, мы с Арменом сыграли двух фарцовщиков, приходящих на свадьбу с бутылками шампанского. Под видом "шампуня" у нас выступал розовый "Вермут"(0,8), имевшийся в студенческом магазине. Мы лихо давили эту гадость перед тысячной аудиторией и предвкушали...

Конферансье объявил "Необычный струнный оркестр" (так лихо окрестил нас комсомольский умник, ни разу до этого не видевший 12-струнку, тем более две одновременно).
Мы вышли втроем. Слева - Армен с видом гестаповца (ромелевская кепка, широко расставленные ноги), справа - я (в той его нынешней шляпе). Вообще, (то ли после вермута, то ли еще с чего) мы почему-то напряглись и выскочили на сцену дико злыми. Между нами, на куске оберточной бумаги, прикрывавшей разбитое каким-то горе-иллюзионистом яйцо, разместился двухметровый сутулящийся Альтист Данилов. Свет прожекторов вызвал в нем почему-то нездоровые реакции. Он, начав извлекать жалостные звуки из альта, одновременно пускал слюни и вращал глазами. Как нам позже рассказали, он вообще был похож больше всего на душевнобольного, попавшего в руки двух опытных санитаров-садистов. Уже после первой вещи (инструментал группы "Guess Who") пипл в зале реагировал неоднозначно. Уловив растерянность комсомольских организаторов, мы резво начали следующую вещь, в которой у нас был припасен основной удар: во время довольно приятного альтового проигрыша из бокового выхода к микрофону подскочил наш четвертый и отчебучил лихой ритмический наворот. Контрапункт этого изощренного пальцеблудия с протяжностью вытекающей слюны альтиста вызвал в публике неописуемую реакцию - половина зала кричала "браво! бис!", вторая требовала скинуть нас со сцены...


В вышедшей на следующий день обзорной статье институтской многотиражки "Пропеллер" комментировались все выступления концерта, включая яйценесущего гope-иллюзиониста. Для нас у автора не нашлось даже приписки "и др.".
Потом мне говорили, что уже позже, через месяц, в том же "Пропеллере" была опубликована большая статья о том концерте, и в ней уже другой автор признал, что самыми свежими были выступления джазового гитариста Семочкина и "Необычайного струнного оркестра". Хотя, если по правде, сам я этой статьи не видел.

"КРЕМАТОРИЙ": ВИННЫЕ МЕМУАРЫ


Сейчас в это трудно поверить, но довольно долго существовал парадокс: в рамках "Атмосферного давления" со сцены мы исполняли довольно сложные вещи, а те акустические песни, из которых впоследствии сложился "Крематорий", пелись только для близких друзей. Воспринимались они в основном как стеб. Наше сознание (а тем более сознание зрительской массы) еще не было готово к подобным текстам и к некой, как бы упрощенной, аранжировке. Отчасти именно непривычностью звучания объясняется то дикое сопротивление, которое встретили на своем пути "первопроходцы жанра".
Суперинерционность чиновничьего мозга автоматически зачисляла все новое в разряд искореняемой нецензурщины. Сегодня все это кануло в Лету, многочисленные коньюктурщики чуть ли не хором обсасывают бытовую и социальную тематику. Конечно, это здорово, когда можно петь все и о чем угодно, но когда я случайно слышу, предположим, группу "Окно", то с ужасом замечаю, как, проституируя вокруг честных в общем-то идей, девальвируют их чистоту и смысл. Неискушенный слушатель, ввиду отсутствия объективной информации, сьедает все это за милую душу, и только узкий круг любителей со стажем знает .что раньше этот лысый дядька лепил стишата для полуфилармонической "Альфы".

Но вернемся к нашим баранам, точнее, к той парадоксальной ситуации, когда песни писались, накапливались, а мы не знали, куда их употребить. Именно в этот момент в наши руки попалась какая-то из записей "Аквариума". Я помню, какое странное чувство возникло у меня, когда я услышал, что подобные нашим акустические песни звучат в довольно выгодном саунде с магнитной ленты. Отныне стало ясно - нам нужна студия.


Надо сказать, что питерцам дико повезло со студией Андрея Тропилло. В Москве все обстояло гораздо сложнее. Студий было, конечно, больше, но часть из них имела столь строгий режим, что попасть на них не было никаких шансов. Другие студии были плотно забиты либо обитающими в Москве филармонистами всей страны, либо писали верняк в традиционных жанрах.
Так что наши поиски заняли целый год. В один момент мы договорились со звукооператором театра Советской Армии, у которого был шикарный по тем временам четырехдорожечный студер, и даже писанули вдвоем наложением три пробные песни. Но к нашему горю на малой сцене театра случился пожар, и наш приятель поехал дослуживать последние полгода срочной службы на берега далекого Ханка (до этого он ни разу не надевал военную форму).
Этот пожар можно считать фатальным совпадением, потому что название "Крематорий" появилось чуть позже.


В конце концов студию мы, конечно, нашли, но человеку который свел нас со студийцами, пришлось забашлять аж стольник. Так что в одной из записанных вещей ("Брюс-Колдун") в самом конце есть фраза: "мир мой волшебный давно, отравлен ложью и вином, и бородатыми спекулянтами, снующими там и здесь".
Я надеюсь, что сейчас этому чуваку хоть чуть-чуть стыдно, но тогда мы были вынуждены принять его условия.


Как бы то ни было, мы получили студию, но, увы, о многоканальной записи не было и речи в нашем распоряжении было лишь два студийных STM-a с простейшей обработкой. Так как мы готовились к многоканальной записи (наш первый альбом мы писали вдвоем), а студия ограничивала нас возможностью всего одного наложения, то в самый последний момент пришлось выбрасывать многие отрепетированные партии, оставляя лишь самое важное, что можно физически успевать сыграть за два наложения. Поэтому многие из записанных тогда вещей, будучи интересными своим внутренним содержанием, обладали во многом не совершенной внешней формой. Может быть, именно этим усеченным вариантом мы тогда положили одну не самую лучшую "крематорскую" традицию - халявность аранжировок и качества исполнения...
Тем не менее, начало было положено, и название первому альбому дала моя песня, завершавшая вторую сторону - Vinus Memoris (Винные мемуары).

Начиналась же запись песней Юрия Морозова "Конформист" в нашем варианте с приписанным Арменом третьим куплетом. За все времена "Крематория" это была единственная чужая вещь (еще в одной песне Григоряна "Джентльмены и леди" был чужим лишь текст). Остальные песни были свои; каждый - и Армен, и я - сами писали целиком и слова и музыку. Исключение представляет вошедшая в тот же альбом композиция "Я сижу в WC" (музыка Армена, слова мои).
Армен на альбоме выступил как гитарист, басист и певец, мне доводилось петь, играть на гитаре, бонгах и рояле.


Чтобы прикрыть шумы в паузах между песнями, пришлось пойти на вынужденный шаг - сделать альбом нон-стопным, соединив песни звуковыми эффектами, почерпнутыми из театральных фонограмм (хрюкание и звук бьющегося стекла, шум стадиона, жужжание мухи, и т.д.). В одном месте явно перетянули со стрельбой из автомата, и потом приходилось объяснять, что стреляли до тех пор, пока не поубивали всех козлов. Но даже в этих эффектах мы пытались соблюсти свою концепцию, и когда не нашлось необходимой нам фонограммы блюющего человека (от чего - догадайтесь сами), пришлось записывать ее самим.


В конце концов за два с половиной дня был записан, сведен и в процессе производства обмыт стартовый альбом группы.


Поиски названия заняли едва ли не больше времени, чем написание всех наших песен. Мы перерыли закоулки памяти и всевозможные энциклопедии, чтобы найти какое-то подходящее нашему предприятию слово или словосочетание. Но все, что попадалось, оказывалось либо лишенным нужного смысла, либо обладающим тривиальным звучанием, либо отметалось по другим причинам. Слово "Крематорий" было выковыряно мной из словаря иностранных слов (как вы понимаете, в ежедневном обиходе такие слова на языке не вертятся). На мой взгляд, в нем было все - подтекст и мрачная красота, необходимая доля цинизма и вызов набившим оскомину филармоническим "Голубым ребятам" и "Веселым гитарам". Но Армену оно почему-то с первого раза не показалось, и мы отсеяли его, склоняясь все больше к названию «Катарсис».
Сейчас трудно вспомнить точно, что сдвинуло чашу весов, то ли фраза Джона, будто «катарсис» звучит как «сифилис», то ли что уже существовал одноименный альбом Чеслава Немена, но постепенно Армен осмыслил весь кайф, скрывавшийся в "Крематории", и чуть позже написал одноименную песню (которая вошла не только в первый наш альбом, но и на недавний альбом "Крематория" 1989 года "Живые и мертвые", но уже под названием "Дом вечного сна").


Долгое время уже одно наше название служило для всевозможных газетных инсинуаций. Вершиной бреда была ругань по нашему поводу в материалах пленума МГК ВЛКСМ весной 1986 года, опубликованных в газете "Московский комсомолец". Гораздо позже, с 1988 года, уже после отделения "Дыма" от "Крематория" пресса (и опять все та же "Звуковая дорожка" вышеупомянутого "Московского комсомольца") наполнилась анонсами концертов "Крематория" и положительными рецензиями.


Как это всегда бывает в Совке, чрезмерная ругань сменилась неумеренным восторгом.

 
 

Под редакцией Андрея Травина. Третий год издания.

Назад На главную Далее thinbarf.GIF
bline11.GIF (141 bytes) bline51.GIF (194 bytes)

© 1997-2006 Андрей Травин.